Вопросы-ответы

Меня ничто не испугало: ни полуразрушенный дом, в котором нельзя было жить, ни отсутствие денег, ни мое одиночество. Я шла по пояс в траве, к этому заброшенному хутору, и сердце мое выстукивало: « Я остаюсь. Я здесь остаюсь». И я осталась. Не было ни сомнений, ни долгих размышлений. Был июль, под солнцем пряно пахли травы и меня приехавшую из шумного, задыхающегося в раскаленном асфальте города, этот пронзительный запах покорил, он не дал мне опомниться, не дал взвесить все «за» и «против». Я просто была убаюкана так сладко пахнущей, окружившей меня, тишиной.

Думала ли я тогда о строительстве монастыря? Нет, совсем нет. В этой тишине мне хотелось начинать очень тихо жить. Мне виделась неспешная жизнь с одной- двумя сестрами. Хотелось подправить дом, чтобы в нем можно было жить, ну и, может быть, построить маленькую часовню для молитвы.

Мы очень часто желаем, ищем чего-то, но не всегда знаем, совпадают ли наши желания с «желаниями» Бога. Это один из важных моментов духовной жизни: понять, находишься ли ты в струе воли Божьей, или ты влеком  собственным произволом. Второе бывает чаще. Мы даже обижаемся на Бога, если вдруг встречаем на пути наших стремлений, порывов преграды. Нам кажется таким замечательным то, что мы придумали, и мы удивляемся, почему Господь не разделяет с нами наш восторг, а тормозит нас, усложняя выбранное нами направление проблемами, нестроениями, скорбями.

Здесь, в Богушах, все развивалось по этой схеме. Мне хотелось «очень монашеской» жизни «вдали от шума городского», а Господь окунул меня на семь лет в активное строительство не очень маленького монастырского комплекса. Мне представлялся скит, пустынь, а оказался ставропигиальный монастырь. Я хотела тишины и немноголюдства, а вынуждена была общаться со строителями, спонсорами, представителями госструктур.

Любящий Господь рушит наши планы, не потому, что они так плохи, а затем, чтобы научить нас отвержению своей воли, и потому, что многого мы ищем не ко времени. Мы почти всегда ищем сейчас того, что нам, если и можно будет дать, то очень-очень нескоро. Через трудности и преодоления надо дорастать до того, чтобы наши планы стали реальностью.

Так  начались строительные будни монахини. Приходилось совмещать настоятельскую должность с работой прораба, снабженца, чернорабочего.

Господь поставил меня в такие условия, со всех сторон обложил такими неурядицами, что моей непрестанной молитвой стали слова: «прости, Господи, я в ошибке, но помоги мне».

Первые пару лет я жила с постоянным ощущением, что Господь не благословляет это начинание, что все это мое самочиние. Только сейчас, анализируя весь пройденный путь, понимаю, что Господь испытывал мое намерение. Через все трудности, Он давал возможность мне самой утвердиться в выбранном решении. «Ты ищешь тишины, молитвы так докажи серьезность своего желания, убедись сама, что это не просто увлечение, порыв. Выстрадай уверенность в правильности выбора». Хоть было много выплакано (это буквально, вспоминая тот период, мне кажется, что слезами был полит каждый уголок будущего монастыря), где-то глубоко внутри была твердая уверенность, что это мое место, и я не оставлена Богом. И Он иногда давал такие подтверждения своего участия, соприсутствия, что иначе, как чудом эти события не назовешь.

Как-то на Пасху,  лет шесть назад, когда строительство монастыря только начиналось и со мной жила на этом заброшенном хуторе всего одна сестра, мы маленько приуныли, и вдруг нам в этот одиноко стоящий у леса домик почтальон приносит большой конверт. Радость - уже от того, что о нас кто-то вспомнил, но какой же стала наша радость, когда мы вскрыли конверт и увидели, кто о нас вспомнил. Это было поздравление Патриарха. Тогда возникло пронзительное чувство Единства, приобщенности к Церкви. Ты не один, не оставлен, не забыт. И ты часть этого огромного организма, имя которому - Церковь Христова. Каждый из нас знает себя слишком хорошо, знает свою немощь; мы, к сожалению, не всегда живем даже в ту меру, на которую способны, нам бывает трудно преодолеть собственную косность. И все же мы сильны. Мы сильны силою Христа, потому что всякий раз за Литургией, причащаясь Ему, мы наполняемся «жизнью преизбыточествующей».

То ли это ветер в лицо?

То ли это капли дождя?

Или это слезы мои?

Может, это плачет душа?

Слезным комом сдавили мне горло слова

И от боли сжимает в груди.

Господи, прости, но я так слаба.

Боже мой, я Тобой лишь живу.

Радость разрывает серого неба тоску,

Я смотрю на сияющие купола…

Господи, это то, чем живится душа моя.

Боже мой – это Церковь Твоя!

Благодарность застилает мне влагой глаза,

И невзначай постигается радости смысл:

Я пустая, но становлюсь до краев полна,

Этой приобщенностию к Полноте.

Как-то  в январе, перед Рождеством, мне удалось никуда не выезжать недели этак с две, что при той активно-строительной суете казалось немыслимым. Это просто был подарок: я сидела в келье одна, немножко молилась, немножко читала, а главное, молчала. Мне казалось, что все мое существо пропитывается тишиной, я целовала страницы книги (помню, я читала тогда Нила Синайского), такими сладкими и упоительными казались мне эти слова. За окном искрился снег, в келье было тепло и пахло только что протопленной печью, и я подумала тогда Богу, не молилась, не просила, а именно подумала: «Господи, разве плохо монахине так жить, вот если б у меня было, ну, например, тысяч десять долларов, я бы смогла не так часто выезжать в поисках денег для стройки». Ну, подумала и подумала, мало ли разных мыслей приходит в голову. Только точно помню, я не просила. Мне всегда кажется неловким сводить свои обращения к Богу к такой конкретике. Я подсчитала грубо, сколько мне может понадобиться денег для начала нового строительного сезона, вот эта цифра и крутилась в голове.

Прошло Рождество, и  одна наша знакомая предложила мне поездку в Москву, за неделю до Крещения. Я согласилась, потому что хотела кое-что купить в Софрино из церковной утвари, в том числе и водосвятную чашу. Приехав в Москву, мы первым делом отправились в Троице-Сергиеву Лавру, поклониться Преподобному. Ведь прп. Сергий в моей жизни занял очень важное место, и по его молитвам я оказалась в Богушах. Испросив его благословения, мы, намериваясь уже ехать в Софрино, зашли в лавку церковной утвари в самой Лавре, зашли просто по пути. И, выходя из нее, я вдруг увидела небольшую водосвятную чашу, а главное, совсем не дорогую (ее продавали по какой-то «старой» цене). Увидев в этом помощь Преподобного, мы решили купить ее.

Я стояла у прилавка и радовалась, глядя, как упаковывают такую удачную покупку. На моих глазах чашу обернули в бумагу и поставили в картонную коробку, затем тщательно оклеили эту коробку со всех сторон скотчем и несколько раз перевязали шпагатом.    Внимательно наблюдая этот процесс (ведь мне необходимо было это в целости и сохранности доставить в Богуши), я мысленно благодарила Бога и Преподобного.

Всю дорогу домой я не выпускала коробку из рук (это было  нужное для монастыря приобретение, и потом, я приняла это за подарок прп. Сергия). В купе поезда положила ее под полку, на которой спала. Привезя в Богуши - помню, как сейчас - поставила ее в уголок, у печки, не распаковывая. Перед Сочельником решила открыть коробку, чтобы вымыть чашу перед освящением воды. Коробка все та же, скотч и шпагат на месте и чаша так же обернута в бумагу, но странно, в коробке, сверху на чаше, лежит какой-то тугой сверток, в истрепанной бумаге. Взяв его в руки, я приподняла уголок этой замусоленной бумаги и увидела пачку долларов. В этот момент меня удивил не столько сам факт, сколько мое очень спокойное отношение к нему. Не было ни то, что удивления, не было даже недоумения. Ум работал четко и просто фиксировал событие: вот деньги, и я знаю, сколько здесь, мне незачем считать, я уверена - здесь десять тысяч долларов.

Пытаясь честно рассказать тогдашнее мое состояние, я нисколько не хочу умалить необычность происшедшего. Уже значительно позже появилось много переживаний по этому поводу, и очень разных переживаний: от радости до смущения; а тогда я положила эти деньги на полку и не прикасалась к ним около двух недель.

Промысел Божий в создании обители был поистине удивителен: так, дорогой титановый крест для купола храма, приобрести который не позволяли средства, был чудным образом ещё десять лет назад, (когда о строительстве обители никто даже не помышлял), заказан греками для своего православного храма, но запрещён к перевозке, как содержащий ценный стратегический металл…Вот так и лежал, разобранный на части в заводском подвале, дожидаясь, пока его не воздвигнут над куполом храма женской обители.

Перед нами всегда стоит  проблема: понять, чего ждет от нас Господь в каждой конкретной ситуации? Как применить заповедь Божью в житейских перипетиях? Чтобы искать ответа на эти вопросы, нужно постараться честно ответить еще на один вопрос: а готов ли я исполнить то, что будет мне открыто, готов ли смиренно подклониться под крепкую руку Божью?

И если не лукавить перед собой, то мы должны будем признаться, что к этому мы не готовы. И даже больше того: мы страшимся этого знания, нас пугает возможность столкнуться с явным откровением воли Божьей и с необходимостью эту волю исполнить.

Мы выстраиваем свои планы, разрабатываем сложные композиции той или иной ситуации, уговаривая себя и пытаясь «уговорить» Бога, что мы ищем Его волю. Мы даже, вроде искренне, просим вразумлений, но когда они приходят, мы стараемся их не заметить, обманывая себя, мы списываем все на случай, на стечение обстоятельств. Как будто наша жизнь- это какие то разрозненные факты, обрывки, а не последовательная цепочка, где каждое событие непременно завязано на предыдущих.

Мы вновь и вновь повторяем то, что однажды уже произошло в Раю: забывая предостережение , заповедь, Божью, мы попадаем в созданную нашими собственными руками западню, надеясь на то, что из нее нас все же выручит Господь. Да, конечно, выручит, как всегда. Выручит, потому что любит. Но чтобы в следующий раз мы были осторожны, мы должны будем сполна прожить этот горький опыт: изодрать в кровь коленки, исплакаться, устать звать на помощь и не получать ответа. Мы ведь сами выбрали это. И только этот выстраданный опыт является нашим достоянием, только он может нас чему-то научить. Чужие свидетельства о том, что в западне не сладко, тревожные советы доброжелателей не способны убедить нас. И Господь, глядя на нас  любящим сострадательным взглядом, дает возможность прожить задуманную нами историю всю до конца, лишь изредка корректируя наши действия, когда  нас уж слишком заносит.

Если бы нам, хотя бы по прошествии всех этих печальных событий, понять, что мы были неправы, увидеть свою ошибку, осознать ее и сделать правильный вывод! Потому что до тех пор, пока нами не усвоен урок, Господь, как заботливый родитель, вынужден будет его повторять до полного усвоения. А если мы не очень хотим усваивать, для того, чтобы нам помочь, может быть использован ремень, розги и прочие вспомогательные средства. Как это не грустно осознавать, но только то, что сопряжено с болью и скорбью, надолго откладывается  в нашем уме и сердце.

Пишу это в первую очередь себе как напоминание. Нам не на кого обижаться, кроме как на самих себя, да даже и на себя мы не можем обижаться, потому что мы не то что не хотим исполнить волю Божью, а скорее не можем. Вся жизнь должна будет уйти на то, чтобы хоть в некоторой мере приблизится к тому, что говорит нам Евангелие и чего ждет от нас Господь.

Какая это радость - быть вместе, вместе причащаться Божьей Любви, быть уже не «я», «он», «ты», а быть «мы». Мы – Тело Христово, нас объединила Чаша Господня, нас собрала Литургия – общее дело. И этот храм, в котором она совершалась, пусть еще не совсем благоукрашенный, и эта строящаяся обитель – все это продолжение этого общего дела. Дела Божьего и человеческого.

Мы любимы Богом, и мы знаем об этом, и мы надеемся на эту Любовь. Мы любимы Им так, что, порой ощутив глубину этой Любви, нам становится больно, оттого, что мы хуже, чем можем быть, и оттого, что нам нечем ответить на эту Любовь. Мы безответны не перед Богом-судией, мы безответны перед Любовью Отца.

В нашей жизни много пустого, ненужного, что должен развеять Небесный ветер, ветер Вечности. С нами навечно пребудет лишь то, на чем остался отпечаток Господней Любви, к чему смогла прикоснуться Божья рука.

А как часто мы закрываем себя от этих прикосновений, закрываем явным грехом, а чаще пустяками, с которыми мы не хотим расстаться, боясь опустошить нашу жизнь. Мы боимся освободить место, которое сможет занять Господь. Нам страшно отдать себя Богу до конца, доверить Ему нашу жизнь, всю без остатка.

А Он верит нам, верит даже тогда, когда нам самим трудно поверить, что нам можно доверять. Он верит нам сквозь толщу ничтожного.

Вечность вверяет себя нам, несмотря на то, что наше сердце еще так отягощено легковесностью временного.

Но бывают в нашей жизни периоды, когда нам трудно перешагнуть барьер отчаяния от того, какие мы есть, нам кажется невозможным, чтобы нами, через нас действовал Бог.

И на таких отрезках жизни очень важна вера людей, которые тебя окружают. Эта вера дает надежду и силы.

В первый приезд  Владыки к нам на один из его вопросов о стройке я ответила: « Не хватало денег», и он тогда очень точно сказал: «Мать, не хватало не денег, а веры». Это правда, ее и сейчас не хватает, и вот эту нехватку, неполноту восполняют все те, кто помнит о нас, верит нам. Благодаря этой вере здесь смогла затеплиться жизнь.

Все, что мы здесь видим, это плод нашей совместной веры, я бы даже сказала – это плод подвига веры. Веры Бога в человека, веры человека человеку и доверия человека Богу.

Монастырь, как и Церковь в целом - это не собрание святых, а, простите, толпа кающихся грешников, осознавших, что они больны, и больны смертельно. Мы ранены грехом насмерть. И вдруг среди нарастающего гула этого мира мы расслышали зов Того, Кто победил смерть. И, услышав этот зов, мы стали искать место, где бы он не так заглушался грохотанием мира. Мир слишком «фонит», здесь так много помех, которые не дают настроиться на нужную Небесную волну. Так вот, монастырь - это зона, где слышимость Божьего призыва максимальна и установлены  оптимальные параметры для того, чтобы ответить на него. Весь строй монастырской жизни дает возможность научиться звать к Тому, Кто первый нас позвал. И монашеская черная одежда, и пост, и длинные монастырские службы- все это необходимо, чтобы  сосредоточиться на главном, на «едином на потребу». Конечно, монашеская жизнь предполагает отказ от многих человеческих радостей, но именно эти ограничения, эти рамки, которыми монах сознательно себя ограждает, являются необходимостью для  стяжания Небесной Вечной Радости. И то, что для мира кажется лишением, для монаха является свободой ради Христа.

Мы ищем спасения. Мы хотим быть со Христом в Его царстве вечно. Мы соединяемся с Ним, причащаясь Его Тела и Крови и становясь с Ним – одним целым. Причащаясь Ему, я  вливаюсь в живой организм Церкви, которая является Телом Христовым, реальным Телом реального Христа. И в этом  живом организме присутствуем не только Христос и я, его составляют миллионы людей - далеких и близких, знакомых и совсем неизвестных, приятных и неприятных мне. Нам это очень важно понять, что частицами этого Тела являются и те, кого мы по тем или иным причинам не можем принять. Мы их не можем принять, но мы уже соединены с ними навечно. Да, именно так, мы соединены с ними вечными связями в Теле вечного Бога. И что же нам делать? Мы обречены на сопребывание (которому не будет конца), с теми, кого нам бывает трудно потерпеть, порой даже несколько минут. Это печальная реальность нашей жизни: нам трудно жить вместе, нам трудно прощать, терпеть. Нам трудно увидеть в окружающих нас людях братьев и сестер по крови. А мы – единокровны, в нас течет Христова кровь.

У каждого из нас есть родственники, родные нам люди, и здесь родственные узы помогают нам прощать, снисходить к немощам, потому что мы - любим. Это пример и ориентир того, как мы должны относиться к тем, кто нас окружает. Потому, что и они, и мы – родные Христу.

В одной из бесед архимандрита Софрония (Сахарова) есть слова о том, что если мы научимся жить с одной сестрой или  братом, то мы сможем жить со всем миром. И вот монастырь предоставляет возможность учиться этому. Почему именно монастырь? Потому, что мы собраны ради Христа, а «там, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я – посреди них», - сказал Господь. Значит, между нами – Христос, и значит, Он Сам будет учить нас любить. Но для этого нам нужно впустить Христа в нашу жизнь, а это предполагает, что мы постараемся разрушить стены гордыни, которые окружают нас и не дают Ему действовать нами.

Каким же образом можно сломать эти стены?  Ответ на этот вопрос дает опять- таки монастырская жизнь: ломать эту греховную ограду поможет послушание. От послушания рождается смирение, а оно привлекает благодать в наше сердце и делает его способным любить. А что же такое послушание? Военная дисциплина, буквальное исполнение указаний начальства? Нет, это таинство, в котором участвует сам Христос. Это таинство, через которое мы приобщаемся жизни Будущего века. Отказываясь от своего «я», от своих «хочу» мы открываемся навстречу ближнему и тем самым – навстречу Христу. Это очень важно понять: я делаю послушание не человеку, в каждый момент отвержения своей воли, я делаю послушание Христу. И кто бы ни был тот, чьи слова я должен попытаться исполнить, каким бы он ни был (пусть самым «никудышным»), и за его словами я должен расслышать голос Божий. А без этой открытости навстречу  друг другу бесполезны наши посты, долгие стояния на молитве, усердие и благоговение к храму. Честно ли это- с благоговением стоять в церкви и не благоговеть перед живым храмом Божьим, предстоять Христу на литургии и с легкостью уничижать, осуждать того, кто принял Его в себя? Без любви к ближнему - не бывает любви к Богу. Любой труд, делание духовное в итоге должны приводить к любви, а если  после всех предпринимаемых нами подвигов мы видим в себе еще большее ожесточение, зависть, раздражение, то нужно задуматься, по Богу ли все наши усилия или это удовлетворение нашей самости. Можно долгие годы жить церковной жизнью и выглядеть внешне исправным христианином, но быть очень далеко от Христа.

Иногда нам кажется, что мы умеем любить, особенно издалека, а попробуй любить того, кто – рядом, даже слишком близко, чье присутствие причиняет нам некоторые неудобства. « Будь рядом со мной кто-то другой, я смогла бы любить» - думаем мы, пытаясь оправдаться перед собою. Не понимая того, что у Бога не бывает недосмотра и Он, желая нам спасения, ставит нас в определенные условия, с конкретными людьми, которые помогут выявить наши духовные болезни и лечить их. Мы больны каждый по-своему, мы собратья по несчастью, и, по правде сказать, должны были бы испытывать только сострадание друг к другу.

Мы старательно выполняем правила, постимся, регулярно подходим к исповеди, причащаемся. Мы боимся обидеть Того, в Чьих руках благоденствие наше и наших близких. Нам нужен Бог как гарант нашего благополучия. И на вопрос: - « любим ли мы Его?»-мы, не задумываясь, отвечаем: «-Конечно, любим  ведь от Него зависит наша жизнь, Он дает нам здоровье, силы, пищу». Да, мы любим щедрого Бога, Бога дающего и милующего, к тому же у нас еще достаточно длинный список того, что Бог забыл для нас сделать и что мы надеемся в скором времени получить от Него. Нет, это  не анекдот из жизни православных, это отношение каждого из нас к Богу, умершему за нас на кресте, Богу, ставшего человеком, чтобы мы могли стать богами. « О, это слишком высоко, в наши интересы не входят такие «заоблачные дали», нам вполне хватает повседневно-бытовых проблем, помощником в решении которых мы надеемся иметь Бога». Конечно, я утрирую, но в общих чертах - это верно. И если вдруг Господь решит напомнить нам, зачем нам дана эта земная жизнь, зачем нужны были Его страдания на кресте, напомнит через скорбь, болезнь, утрату, мы обижаемся на Него до отчаяния, до разочарования: «И это милостивый Бог, и это Человеколюбец!?». А ведь Он всего лишь напомнил, что хочет нас спасти. Конечно, принять с благодарностью скорбь – непросто, ведь боль этой скорби мы должны будем прожить всю сполна, но хотя бы попытаемся понять, что если нам попущено Богом  то или иное, то это не Божья оплошность, это  единственное в данный момент средство, могущее привести нас в чувство.

«Разбойниче покаяние Рай окраде». Господь разрешает разбойникам обворовывать рай. Им вообще как-то особенно любимы блудники, мытари, разбойники и прочие грешники и это даже не понятно, откуда это предпочтение, чем оно вызвано? А все очень просто: ощущение своей безответной вины перед Богом, своей неспособности выбраться из греховного болота самостоятельно без помощи Божией, делает их предельно открытыми для Его любви. Нужда в Боге, прощающем, любящем и спасающем дает возможность кающемуся грешнику приблизиться к Богу, стать ему родным. А мы скорбим и унываем, когда Господь, постепенно снимая пелену с наших духовных очей, дает нам увидеть себя во всей неприглядности, лучше сказать безобразии. « Господи, и это я? Эта грязь – часть меня? Нет, я не могу это носить, я не хочу это носить», – восклицаем мы с ужасом и отвращением. Душа загнивала, но мы не знали об этом из-за собственной духовной слепоты, но, приблизившись к Свету обострилось зрение души и мы содрогнулись от того, что нам открылось. « Я в яме, в глубокой яме греха, и мне самой не выбраться из нее». Вот оно! Это то, что нам надо! Нам бы обрадоваться, нам бы поблагодарить Бога за это видение, а мы отчаиваемся, наше самолюбие не выдерживает такого испытания. Мы хотим с ощущением своей праведности торжественно двигаться… куда? Вероятно в ад.                                                                                                                                                        Если мы хотим спасения и доверяем Божьей любви нужно согласиться на то, что нам не удастся увидеть себя «хорошими», достаточными. Всякое такое ощущение достаточности Господь будет безжалостно рушить, чтобы привести нас в чувство полной безнадежности, ненадеяния на себя, потому, что только так, мы сможем взыскать Ту Надежду, которая не посрамит.

И  раз уж нам удалось «милостью Божьей» попасть в «категорию людей, особенно любимых Богом», постараемся, при всех наших усилиях изменить себя, при всех попытках стать «хорошими», сохранить это ценный дар: осознание своей «некудышности».

Если у нас нет шансов самостоятельно путем наших добродетелей попасть в Рай, постараемся «прошмыгнуть» туда вместе с толпой грешников, но грешников кающихся.

Нам надо научиться использовать мусор, грязь, которая, остается после нас. Мы можем собственными грехами «унавозить» почву нашей души, если растворим их водой смирения, и тогда эта окаменевшая земля сможет принести удивительный плод, для которого найдется место в Райском саду. Даже боль «демонских стреляний» можно использовать, как возможность учиться молиться, потому что мишенью врага является наше сердце, его центр, «болевая точка», куда и должно быть направлено внимание при молитве. И когда загорается греховный огонь той или другой страсти (потому что залоги всех страстей есть в нас) угасить его можно только молитвой, которая является одновременно смягчающей мазью для ожога, причиненного нашей душе. Надо просто согласиться с тем, что на протяжении всей нашей жизни мы должны будем терпеть боль греховных уязвлений, мучаться ими, плакать от них, звать на помощь Того, Кто один способен нас защитить. Да, это совсем не утешительная перспектива, конечно, так пронзительно хочется свободы от греха, но ведь из-за отсутствия смирения мы не умеем пользоваться ею, свобода надмевает, делает из нас «высших существ», способных вершить суд над окружающими людьми.

Раз уж мы не хотим или не можем нести труд по искоренению страстей, то вынуждено должны терпеть, боль, причиняемую ими, и за это притерпевание Господь обещает нам спасение. Только бы нам  научиться безропотно проживать эту боль или  хотя бы вовремя спохватываться, когда нас все-таки захватит волна протеста и неблагодарности. Мы должны оттолкнуть их хотя бы в целях охранения себя. Ропотом боль становиться нестерпимой, неудобоносимой.

Скорби, искушения неизбежные спутники нашей жизни, к этому нам пора бы привыкнуть и не шарахаться из стороны в сторону, в поисках «легких обходных путей», а с готовностью принимая, скорбь, данную нам Богом, не пытаться «спрятаться», «убежать»    от нее, потому что при этой «попытке к бегству» нас встретит искушение  сильнее прежнего.